на русском языке Никос Казандзакис. Последнее искушение. на английском языке Anthony Burgess. A Clockwork Orange. Ray Bradbury. The One Who Waits. (Stylistic contest. Join and win the prize!). Dorothy Parker. The Last Tea. S.L. Kishor. Appointment with Love. William Faulkner. Carcassonne. W.S. Maugham. Salvatore Edgar Allan Poe. The Bells. Edgar Allan Poe. The Bells. Русский перевод Бальмонта Stylistic contest work by M. Stylistic contest work by Anna Mikhaleva. |
28. Солнце опустилось и, сделавшись кроваво-красным, шло на закат. Противоположный, восточный край неба становился голубовато-белым — вскоре должна была появиться огромная, молчаливая пасхальная луна. Бледные солнечные лучи еще не исчезли: они искоса освещали худощавое лицо Иисуса, касались лбов, носов, рук учеников и отправлялись в угол приласкать упокоенный, радостный, теперь уже бессмертный лик почтенного раввина. Магдалина сидела за ткацким станком в глубокой тени, и никто не видел слез, которые тихо струились по ее щекам и подбородку и падали на неоконченный холст. В доме всё еще стояло благоухание, и пальцы Иисуса все еще источали миро. Так сидели они безмолвно, и по мере того, как вечерело, сердца их сжимались. Вдруг в окно влетела, рассекая крыльями воздух, ласточка, сделала три круга и, радостно щебеча, устремилась к свету и стрелой вылетела прочь так быстро, что взгляд успел схватить только косо разрезанные крылья да белое брюшко. Иисус словно только и ждал этого знака. Он встал и сказал: — Пришел час. Он обвел медленно взглядом очаг, орудия труда, домашнюю утварь, светильник, кувшин, ткацкий станок, а затем четырех женщин — почтенную Саломею, Марфу, Магдалину и сидевшую за станком Марию, а напоследок — седого старца, который уже вступил в бессмертие. — Будьте здоровы, — сказал он, подняв руки. Ни одна из трех девушек не смогла ответить ему, и только почтенная Саломея сказала: — Не смотри на нас так, будто ты покидаешь нас навсегда, дитя. — Будьте здоровы, — повторил Иисус и подошел к женщинам. Он положил руку на голову сначала Магдалине, а затем Марфе. Пряха встала, подошла к нему и преклонила голову. Он словно благословлял их, прощался с ними, брал их с собой навсегда. И вдруг все трое заголосили. Они вышли во двор: впереди — Иисус, следом за ним— ученики. Поверх ограды двора над колодцем расцвела жимолость, которая теперь, с наступлением вечера благоухала. Иисус протянул руку, сорвал цветок и стиснул его в зубах. «Бог да пошлет мне силы, — взмолился он в сердце своем. — Бог да пошлет мне силы удержать в зубах этот нежный цветок, не прикусив его в муках распинания!» В воротах он снова остановился и поднял руку. — Женщины! — воскликнул он голосом, идущим из глубины души. — Будьте здоровы, женщины' Ни одна из них не ответила. Плач стоял во дворе. Иисус шел впереди всех. Путь их лежал к Иерусалиму. Полная луна поднималась из-за Моавитских гор, солнце садилось за Иудейскими горами. На мгновение эти два великие небесные украшения задержались, посмотрели друг на друга, а затем одно из них взошло вверх, а другое закатилось. Иисус кивнул Иуде, и тот подошел к нему. Они завели между собой разговор о какой-то тайне — говорили тихо, то Иисус, то Иуда время от времени наклоняли голову, каждый взвешивал слова, перед тем как ответить. — Прости, брат мой Иуда, — сказал Иисус, — но так нужно. — Я уже и раньше спрашивал тебя, Учитель: неужели нет иного пути? — Нет, брат мой Иуда. И мне хотелось бы того же. До сих пор я все надеялся на это и ожидал, но все напрасно. Нет, иного пути нет. Наступил конец света, этот мир, Царство Лукавого, рухнет и придет Царство Небесное. Я принесу его. Как? Смертию моею. Иного пути нет. Не падай духом, брат мой Иуда, через три дня я воскресну. — Ты говоришь так, чтобы успокоить меня, чтобы заставить меня предать тебя и сердце мое не разрывалось при этом. Ты говоришь, что я способен выдержать, чтобы придать мне мужества, но чем ближе ужасный миг, тем труднее это. Нет, я не выдержу, не выдержу, Учитель! — Выдержишь, брат мой Иуда. Бог даст тебе силу, которой тебе недостает, потому что так нужно. Нужно, чтобы я погиб, а ты предал меня — мы вдвоем должны спасти мир, помоги же мне! Иуда опустил голову и, немного помолчав, спросил: — А если бы ты должен был предать своего Учителя, ты сделал бы это? Иисус ответил не сразу. Он задумался и, наконец, сказал: — Нет. Думаю, что я бы не смог. Потому Бог сжалился надо мной и определил мне более легкий долг — быть распятым. Иисус взял Иуду за руку и тихо, обольстительно заговорил: — Только не оставляй меня, помоги мне. Ты уже переговорил с первосвященником Каиафой? Слуги Храма уже вооружились, уже готовы схватить меня? Все сделано, как мы договорились, брат мой Иуда? Так отпразднуем же ныне вечером все вместе Пасху, и я кивну тебе, когда ты должен встать и отправиться за ними. Черных дней всего три, и промчатся они с быстротой молнии. А на третий день мы все обнимемся и пустимся в пляс, ибо придет воскресение! — А другие будут знать о том? — спросил Иуда, указав большим пальцем на учеников, гурьбой следовавших за ними. — Сегодня вечером я скажу им, чтобы они не оказывали сопротивления воинами и левитам, которые придут схватить меня. Иуда презрительно скривил губы: — Это они-то окажут сопротивление? И где ты только выискал их, Учитель? Все как на подбор! Иисус опустил голову и ничего не ответил. Луна восходила, изливая свет, который лизал камни, деревья, людей. Темно-голубые тени падали на землю. Позади шли гурьбою, разговаривая и споря друг с другом, ученики: одни уже облизывались, думая о накрытом столе, другие с тревогой вспоминали двусмысленные слова Учителя, а Фома вспомнил бедного почтенного раввина: — И с нами будет то же, что с ним! — Что? Мы тоже умрем? — оторопело спросил Нафанаил. — Разве не было сказано, что мы отправляемся за бессмертием? — Так оно и есть, но прежде мы должны пройти через смерть, — объяснил ему Фома. Нафанаил покачал головой. — Плох такой путь к бессмертию, — проворчал он. — Не поздоровится нам на том свете, помяните мои слова! Иерусалим уже возвышался перед ними в воздухе, залитый лунным светом, белоснежный и прозрачный, словно призрак. В сиянии луны казалось, что дома оторвались от земли и повисли в воздухе. Все отчетливее становился шум сливавшихся воедино людских голосов, поющих псалмы, рева и блеяния закалываемых в жертву животных. У восточных ворот их поджидали Петр и Иоанн. С сияющими в лунном свете лицами они радостно бросились навстречу. — Все было так, как ты сказал, Учитель. Столы накрыты, пожалуйте отведать угощения! — А что касается хозяина, то он приготовил угощение и исчез, — сказал, смеясь, Иоанн. Иисус улыбнулся: — Это и есть верх гостеприимства, когда хозяин исчезает. Все ускорили шаг. Улицы были заполнены людьми, горящими фонарями и миртовыми венками. Из-за закрытых дверей торжественно звучал пасхальный псалом: Когда вышел Израиль из Египта, \Дом Иакова из народа иноплеменного, Море увидело его и побежало, Иордан обратился вспять. Горы прыгали, как овцы, И холмы — как агнцы. Что с тобою, море, что ты побежало, И с тобою, Иордан, что ты обратился вспять? Что вы прыгаете, горы, как овцы, И вы, холмы, как агнцы? Пред ликом Господа трепещ., Земля, Пред ликом Бога Израилева, Превращающего скалы в озеро воды, И камень — в источник воды! Проходившие мимо ученики подхватили пасхальный псалом и тоже запели его, следуя за Петром и Иоанном. Все кроме Иисуса и Иуды забыли страхи и тревоги и спешили к накрытым столам. Петр и Иоанн остановились, толкнули дверь, помеченную мазком крови заколотого агнца, и вошли внутрь, а следом вошел и Иисус с проголодавшимися спутниками. Они прошли через двор, поднялись по каменной лестнице, вошли в горницу. Столы были накрыты, три семисвечных светильника освещали агнца, вино, пресный хлеб, закуску, а также посохи, которые должно держать во время вкушения пищи, словно готовясь в дальний путь. — Приветствуем тебя! — сказал Иисус и, подняв руку, благословил невидимого хозяина. Ученики засмеялись: — Кого ты приветствуешь, Учитель? — Незримого, — ответил Иисус, строго глянув на них. Он опоясался широким полотенцем, взял воду, опустился на колени и принялся мыть ноги ученикам. — Не могу позволить, чтобы ты мыл мне ноги, Учитель! — воскликнул Петр. — Если я не вымою тебе ноги, Петр, ты не сможешь войти вместе со мною в Царство Небесное. — Ну, тогда. Учитель, не только ноги, но и руки и голову, — сказал Петр. Ученики уселись за столы. Они проголодались, но никто не решался протянуть руку к еде, потому как в тот вечер лицо Учителя было строгим и горечь была у него на устах. Одного за другим Иисус обвел взглядом учеников — от сидевшего справа от него Петра до сидевшего слева Иоанна, всех. И сидевшего напротив своего сообщника сурового и угрюмого рыжебородого. — Прежде всего, — сказал Иисус, - выпьем соленой воды, дабы помянуть слезы, пролитые отцами нашими на этой земле неволи. Он взял большой глиняный кувшин с соленой водой, наполнил из него до краев сперва чашу Иуды, затем плеснул по нескольку раз в чаши прочих учеников и напоследок наполнил до краев собственную чашу. — Помянем слезы, мучения и борьбу человека, стремящегося к свободе! — сказал он и одним духом осушил свою наполненную до краев чашу. Все выпили и вытерли губы, а Иуда осушил свою чашу одним глотком и показал ее Иисусу, повернув вверх дном: ни капли не осталось внутри. — Молодчина, Иуда, — сказал, улыбнувшись, Иисус. — Ты стерпишь и большую горечь. Он взял пресный хлеб и разделил его. Затем разделил и агнца. Каждый протянул руку и посыпал свою долю, как велит Закон, горькими травами, душицей, перезревшими маслинами и лавровым листом. А затем полили мясо красным отваром, напоминавшим, что предки их изготовляли кирпичи, пребывая в неволе. Ели спешно, как велит Закон, и каждый держал наготове посох и выставил ногу, словно готовясь отправиться в путь. Иисус смотрел, как они вкушают пищу, но сам не притронулся к еде. Он тоже держал посох и выставил правую ногу, готовый к дальнему пути. Все молчали. Было слышно только, как смыкаются челюсти, как обгладывают кости да сталкиваются друг с другом чаши с вином. В потолочном окне над ними показалась луна. Половина столов оказалась залита светом, половина погрузилась в лиловый сумрак. Прерывая глубокую тишину, Иисус сказал: — Пасха — это переход, верные мои спутники. Переход от тьмы к свету, от рабства к свободе. Однако Пасха, которую мы справляем сегодня, означает нечто большее: нынешняя Пасха - это переход от смерти к бессмертию. Я иду впереди и указываю вам путь, товарищи. — Ты снова заговорил о смерти, Учитель, — встрепенулся Петр. — Снова слова твои, как нож двуострый. Если тебе грозит какая-нибудь опасность, говори смело— мы Ведь мужчины. — Воистину горше этих горьких трав твои слова, Учитель, - сказал Иоанн. - Пожалей нас и скажи про все напрямик. Иисус взял срой еще не тронутый хлеб, разделил его между учениками и сказал:—Примите и едите, сие есть тело мое. Затем он взял свою полную вина чашу и пустил по кругу, чтобы все отпили из нее: — Примите и испейте, сие есть кровь моя. Каждый из учеников съел кусок хлеба и выпил глоток вина, и разум их затуманился: густым, соленым, словно кровь, показалось им вино, а съеденный кусок хлеба опустился в нутро их углем пылающим: все вдруг с ужасом почувствовали, что Иисус укоренился них и поглощает их плоть. Петр оперся локтями о стол и принялся рыдать, а Иоанн прильнул к груди Иисуса. — Ты хочешь уйти, Учитель.. Хочешь уйти... Уйти..— пролепетал он, не в силах сказать больше ни, слова. — Никуда ты не уйдешь! — вскричал Андрей. — Третьего дня ты сказал: «У кого нет меча, пусть продаст одежду свою и купит меч!» Мы продадим наши одежды, вооружимся — и пусть Смерть только приблизится к тебе, если у нее хватит духу! — Вы все без сожаления покинете меня, — сказал Иисус. — Все. — Я — никогда! — воскликнул Петр, вытирая слезы.— Никогда! — Петр, Петр, прежде нежели пропоет петух, ты трижды отречешься от меня! — Я?! Я?! — заревел Петр, ударяя себя кулаком в грудь. — Это я отрекусь от тебя.?! Вместе с тобой до смерти! — До смерти! — неистово закричали все ученики, вскакивая на ноги. — Садитесь, — спокойно сказал Иисус. — Час еще не пришел. В эту Пасху я должен доверить вам великую тайну. Отверзните мысли ваши, отверзните сердца ваши, не бойтесь! — Говори, Учитель, — прошептал Иоанн, сердце которого трепетало, как осенний лист. — Вы поели? Не голодны больше? Насытились тела ваши? Можете теперь позволить душам вашим слушать спокойно? Все встревоженно прильнули взглядом к устам Иисуса. — Товарищи дорогие! — воскликнул он. — Будьте здоровы! Я ухожу. Ученики подняли крик и бросились к нему, пытаясь удержать. Многие плакали, Иисус же спокойно обратился к Матфею: Ты носишь на груди Писания, Матфей. Встань же и громко прочим пророческие слова Исайн, дабы укрепились сердца их. Помнишь: «Он взошел пред очами Господа, словно деревцо бессильное...»? Обрадованный Матфей встал. Он был сутул, кривоног, тщедушен. Его худые, с длинными ногтями пальцы были всегда выпачканы чернилами. Но как он вдруг выпрямился, как зарделись его щеки, как окреп голос, и зазвучали, отдаваясь эхом под высоким потолком дома, исполненные горечи и силы слова пророка: Он взошел пред очами Господа, словно деревце бессильное, что поднимается ростком из сухой земли. И не было в нем ни красоты, ни величия, чтобы привлечь к нему глаза наши: Ничего не было в лике его, что бы нравилось нам, Он был унижен и оскорблен людьми, Душа скорбная и многострадальная, И мы отвращали от него лицо наше и ни во что его не ставили, Но он взял на себя все наши немощи, Исстрадался грехами нашими, Извелся нашими беззакониями, И ранами его мы исцелились. Он истязуем был и предан мучениям, Но не отверз он уст своих И, как агнец, ведомый на заклание, Не отверз он уст своих... — Довольно, - сказал Иисус и вздохнул. Он повернулся к товарищам. — Это я, обо мне говорит пророк Исайя. Я агнец, и ведут меня на заклание, но я не отверзну уст. И, немного помолчав, добавил: — С того самого дня, когда я появился на свет, ведут меня на заклание. Оторопело, раскрыв рты, смотрели на него ученики, пытаясь понять смысл его слов, и вдруг все, как один, упали лицом на стол и подняли плач. Дрогнуло на мгновение сердце Иисуса: разве можно оставить товарищей рыдать, а самому уйти? Он поднял глаза, глянул на Иуду, но тот уже давно пристально смотрел на Иисуса своими жестокими голубыми глазами, догадываясь, что творится в душе его и сколь великая любовь могла поколебать его силы. На мгновение взгляды их встретились, схватились друг с другом в воздухе: один — строгий и безжалостный, другой — умоляющий и горестный. Но это длилось всего лишь мгновение, равное вспышке молнии. Иисус тут же вскинул голову, горько улыбнулся Иуде и снова обратился к ученикам. — Что вы плачете? — сказал он. — Неужели вы боитесь самого милосердного и самого человеколюбивого из ангелов Божьих — Ангела Смерти? Я должен претерпеть мучения, подвергнуться распятию и спуститься в потусторонний мир, но через три дня я воспряну из могилы и вознесусь на небо, чтобы воссесть рядом с Отцом. — Ты снова оставишь нас? — воскликнул сквозь слезы Иоанн. — Под землю или на небо, но только возьми нас с собой, Учитель! — Тяжел труд и на земле, любезный Иоанн. Здесь, на тверди земной, вы должны остаться и трудиться на ней. Здесь, на земле, боритесь, любите, ждите — и я приду! Но Иаков уже примирился с мыслью о смерти Учителя и теперь раскидывал умом, что им нужно делать на земле, когда они останутся без Учителя. — Мы не можем противиться воле Божьей и воле Учителя, — сказал он. — Твой долг, Учитель, как о том говорят и пророки, — умереть, а наш долг — жить, дабы не пропали сказанные тобой слова, дабы утвердили мы их в новом Святом Писании, установили законы, возвели наши синагоги, избрали наших первосвященников, фарисеев да книжников. Иисус пришел в ужас. — Так ты распинаешь дух! — воскликнул он. — Нет! Нет, я не желаю этого! — Только так дух и может не обратиться в воздух и сохраниться! — возразил Иаков. — Но так он не будет больше свободным, не будет духом! — Достаточно, что он будет похож на дух. Для этого нам работы хватит, Учитель. Холодный пот выступил на челе Иисуса. Он быстро пробежал взглядом по лицам учеников: никто из них даже не шевельнулся, чтобы возразить. А Петр смотрел на сына Зеведеева с восхищением: у него женский ум, он наловчился еще на челнах своего властолюбивого отца, а теперь, глядишь, поставит на место и самого Учителя... Иисус в отчаянии протянул руку, словно умоляя о помощи: — Я пошлю вам Утешителя - духа истины. Он будет вести ваг. — Пошли нам скорее Утешителя, Учитель... а не то мы собьемся с пути и не сможем отыскать тебя! — воскликнул Иоанн. Иаков кивнул своей .крепкой, упрямой головой: — И этот дух, который ты называешь духом истины, тоже предадут распятию. Пока существуют люди, дух будут распинать, Учитель, так и знай. Но ничего, всегда что-нибудь да останется, а нам этого достаточно. — Мне, мне этого недостаточно! — в отчаянии вскричал Иисус. Услыхав его горестный крик, Иаков смутился, подошел к Учителю и взял его за руку. — Тебе недостаточно, потому ты и идешь на крест. Прости, что я стал возражать тебе, Учитель. Иисус опустил руку на упрямую голову Иакова. — Если Бог желает, чтобы на земле вечно распинали дух, благословен да будет крест. Да взвалим его на плечи наши с любовью, терпением и верою. И однажды он станет крыльями на плечах наших. Все умолкли. Луна стояла теперь уже высоко в небе. Мертвенно-бледный свет струился на столы. Иисус сложил руки на груди. — Окончен труд: все, что нужно было сделать, я сделал, все, что нужно было сказать, я сказал. Думаю, я исполнил свой долг до конца и потому могу сложить руки на груди. С этими словами он кивнул сидевшему напротив Иуде, тот встал, затянул свой кожаный пояс, взял свой корявый посох, а Иисус сделал ему знак рукой, словно прощаясь. — Этой ночью мы пойдем молиться под маслинами Гефсимании за Долиной Кедров. Отправляйся с милостью Божьей, Бог с тобой, брат мой Иуда. Иуда открыл было рот, желая сказать что-то, но передумал. Дверь была распахнута настежь, и он стремительно вышел. С каменных ступеней послышался тяжелый топот его огромных стоп, спускавшихся вниз. — Куда это он? — обеспокоенно спросил Петр, намереваясь подняться и пойти следом за Иудой. Иисус остановил его: — Закрутилось колесо Божье, не вмешивайся. Поднялся ветер, языки пламени на семи свечниках заколебались. И вдруг резкий порыв задул светильники. Все внутри заполонил лунный свет. Нафанаил испугался и наклонился к приятелю: — Это не ветер, Филипп. Кто-то вошел в комнату. Может быть, это смерть? — А если и смерть, тебе какое дело? — ответил пастух.— Не за нами. Он похлопал по спине друга, который все не мог прийти в себя. — Большому кораблю — большое плавание, мы же — слава Богу! — челноки да ореховые скорлупки. Лунный свет залил лицо Иисуса и поглотил его, не оставив ничего, кроме пары черных глаз. Иоанн испугался и тайком протянул руку к лицу Учителя, желая убедиться, что оно еще есть. — Учитель, — прошептал он, — где ты? — Я еще не ушел, любезный Иоанн, — ответил Иисус. — На мгновение я исчез, потому что думал о словах, сказанных мне когда-то неким подвижником на святой горе Кармиле. «Я погрузился в пять канав моего тела, словно свинья», — сказал он. «И как же ты спасся, дедушка? Тебе, наверное, пришлось выдержать тяжкую борьбу?» «Ничуть, — ответил он. — Однажды утром я увидел цветущее миндальное дерево и спасся». Цветущим миндальным деревом, любезный Иоанн, сегодня вечером показалась мне на мгновение смерть. Он встал и сказал: — Пошли. Пришел час. Иисус пошел впереди, а следом за ним — погрузившиеся в раздумья ученики. — Пошли отсюда, — тайком сказал приятелю Нафанаил. — Только давай и Фому возьмем с собой. Они попытались отыскать в лунном свете Фому, но тот уже успел свернуть в одну из узких улочек. Эти двое немного отстали, а когда Долина Кедров была уже близко, оторвались от остальных и пустились наутек. Иисус спустился вместе с оставшимися учениками в Долину Кедров, затем поднялся на противоположный склон и пошел по тропе к масличной роще в Гефсимании. Сколько часов провели они здесь ночами под прадавними маслинами, беседуя о милости Божьей и людских беззакониях! Они остановились. В тот вечер ученики плотно поели и много выпили, и потому сон одолевал их. Они расчистили ногами землю, освободив ее от камней, и приготовились к ночлегу . — Троих не хватает, — сказал Учитель, оглядевшись вокруг. — Куда они делись? — Сбежали... — гневно сказал Андрей. Иисус улыбнулся: — Не осуждай их, Андрей. В один прекрасный день они вернутся, вот увидишь, — вернутся все трое, и у каждого из них будет самый царственный венец на челе — из терниев и бессмертника... Сказав это, он прислонился к масличному древу и вдруг почувствовал сильную усталость. Ученики уже улеглись, пристроив головы вместо подушек на крупных камнях. — Иди сюда, Учитель, приляг между нами, — сказал, зевая, Петр. — Андрей постоит на страже, Иисус оторвался от дерева и сказал: — Петр, Иаков, Иоанн, идемте со мной! Его повелительный голос был полон печали. Петр сделал вид, будто не слышит, вытянулся на земле и снова зевнул, но сыновья Зеведеевы взяли его за руки и подняли. — Пошли. Не стыдно тебе? Петр подошел к брату. — Андрей, неизвестно, что может случиться. Дай мне нож. Иисус пошел впереди. Они вышли из-под масличных дерев на свет. Напротив в одеяниях из лунных лучей сиял белоснежный Иерусалим, небо над ними было, словно молоко, без единой звезды, а полная луна, которая ранее явилась их взорам при поспешном восходе, теперь неподвижно повисла. — Отче, — прошептал Иисус. — Отче, сущий на небеси, Отче, сущий на земле, мир, сотворенный Тобою и зримый, прекрасен, но прекрасен и мир незримый: даже не знаю — прости меня, Отче, - не знаю, который из них прекраснее. Он наклонился, набрал горсть земли, понюхал ее, и запах этот проник глубоко внутрь его тела. Очевидно, где-то поблизости росли мастиковые деревья — земля пахла древесной смолой и медом. Иисус прижал ее. к щеке, шее, губам и прошептал: — Какое благоухание, какая теплота, какое родное чувство! Слезы выступили у него на глазах. Он держал пригоршню земли и не желал расставаться с ней. —- Вместе, вместе мы пойдем на смерть, брате мой, - прошептал он. - Другого товарища у меня нет. — Не могу больше, — сказал Петр, которому все это уже надоело. — Куда он ведет нас? Не пойду дальше, лягу здесь. Он стал уж было высматривать место, чтобы прикорнуть где-нибудь в углублении, но тут увидел, что Иисус возвращается к ним, сразу же встрепенулся и первым пошел навстречу. — Близится полночь, Учитель, — сказал Петр. — Неплохо было бы прилечь где-то здесь. — Душа моя полна смертельной тоски, чада мои, — ответил Иисус: — Поищите место под деревьями и ложитесь, а я останусь здесь молиться под открытым небом. Но не спите, прошу вас, бодрствуйте и молитесь вместе со мной нынешней ночью. Помогите мне, чада мои, пережить этот тяжкий час; Он повернулся к Иерусалиму и сказал: — Уходите. Оставьте меня одного. Ученики удалились от него на расстояние брошенного камня и расположились под малинами, а он пал лицом долу, прильнув устами к земле. Его разум, сердце, губы были неотделимы от земли, стали землею. — Отче, — прошептал Иисус, — мне хорошо здесь — праху с прахом, оставь меня. Горька чаша, которую дал ты мне испить, очень горька, — это выше моих сил... Если это возможно, Отче, отними ее от уст моих. Он умолк, прислушиваясь, не раздастся ли среди ночи глас Отца, закрыл глаза. Кто знает, — Бог ведь добрый, может быть, он увидит, как Бог ласково улыбается внутри него, кивая ему. Он ждал, ждал со страхом, но так ничего не увидел и не услышал. Иисус огляделся вокруг. Он был в полном одиночестве. Он испугался, вскочил и поспешил к товарищам, чтобы укрепить сердце свое. Все трое спали. Он толкнул ногой Петра, а затем Иоанна и Иакова. — Не стыдно вам? — горько спросил Иисус. — У вас не хватило сил, чтобы хоть немного помолиться вместе со мной? — Учитель, - ответил Петр, едва продирая слипавшиеся глаза. - Учитель, душа готова, да тело слабо. Прости нас. Иисус возвратился к свету, упал коленями на камни. — Отче! — снова воскликнул он. — Очень горька, очень горька чаша, данная Тобою, отними ее от уст моих. И, сказав эти слова, он увидел, как сверху спускается к нему в лунном сиянии некий ангел с бледным и строгим лицом. Крылья его были из лунного света, а в руках он держал серебряный потир. Иисус закрыл лицо руками и рухнул наземь. — Это и есть Твой ответ, Отче? Нет у Тебя жалости? Он подождал немного, а затем очень медленно со страхом раздвинул пальцы, чтобы увидеть, стоит ли еще над ним ангел. Тот спустился уже совсем низко, и теперь края потира касались его губ. Иисус вскрикнул, взмахнул руками и упал навзничь. Когда он пришел в себя, луна сдвинулась на ладонь от вершины неба и ангел растаял в ее сиянии. Вдали на дороге к Иерусалиму показались редкие движущиеся огни, напоминавшие горящие факелы. Приближались они или удалялись? Куда они двигались? Им снова овладели страх и желание видеть людей, слышать человеческий голос, коснуться дорогих рук. Он бегом бросился к троим товарищам. Все трое спали, и их залитые лунным светом лица сияли спокойствием. Иоанн положил голову, словно на подушку, на плечо Петру, Петр — на грудь Иакову, а тот запрокинул черновласую голову на камень, раскрыв объятия небу, и промеж усов и бороды цвета воронова крыла поблескивали зубы: видать, снился ему приятный сон, и потому он смеялся. Иисусу стало жаль снова будить их толчками и, осторожно ступая на пальцах, он возвратился назад, а затем опять упал лицом долу и заплакал. — Отче, — сказал он совсем тихо, словно желая, чтобы Бог не услышал его, — Отче, да свершится воля Твоя, — Твоя, а не моя, Отче. Он встал и снова посмотрел на дорогу, ведущую к Иерусалиму. Огни уже приблизились, и были ясно видны раскачивающиеся вокруг них тени и блеск стального оружия. — Они идут сюда... Идут... — сказал Иисус, и колени его задрожали. И как раз в этот миг прилетел соловей, уселся напротив него на молоденьком кипарисе и запрокинул кверху голову, опьянев от обилия лунного света, от весенних запахов и от свежей теплой ночи. Некий всемогущий Бог пребывал внутри него, тот Бог, который сотворил небо, асмлю и души человеческие, -- и он запел. Иисус поднял голову, прислушался. Может быть, и вправду это был Бог, истинный Бог человеческий, любящий землю, крохотные птичьи, грудочки и несущие прохладу объятия? Внутри него, в самой глубине его существа, встрепенулся и ответил на призыв соловья какой-то другой соловей, который тоже пел о вечных муках и вечных радостях — о Боге, любви, надежде... Соловей пел, а Иисус слушал его, содрогаясь: он и не знал, что внутри него сокрыто столько богатств, столько непроявившихся, необычайно сладостных радостен и грехов. Тело его стало древом цветущим, соловей заблудился среди покрывшихся цветами ветвей, не имея ни сил, ни желания покидать их. Да и куда было лететь ему? К чему улетать прочь? Эта земля и есть Рай... И когда, слушая это двугласое пение, Иисус вступал в Рай, так и не расставшись со своим телом, раздались грубые голоса, приблизились горящие факелы, стальные доспехи, и среди дыма и сияния — так показалось ему — заметил он Иуду, и крепкие руки будто бы обняли его, а рыжая борода кольнула в лицо. Он вскрикнул и на мгновение потерял сознание — так показалось ему. Но прежде он успел почувствовать, как тяжело дышащие губы Иуды прильнули к его губам и послышался хриплый, полный отчаяния голос: — Здравствуй, Учитель! Луна уже почти касалась бело-голубых гор Иудеи. Выступила заиндевевшая изморозь, пальцы и губы Иисуса посинели. Иерусалим возвышался в лунном свете слепой и мертвенно-бледный. Иисус повернулся, посмотрел на воинов и левитов. — Привет вам, посланцы моего Бога! — сказал он. — Пошли! В это мгновение он заметил среди сутолоки Петра, который выхватил нож, чтобы отсечь ухо одному из левитов. — Вложи нож в ножны, — велел Иисус. — Если на удар ножа отвечать ударом ножа, разве прекратится на земле поножовщина? |